Служил на Кавказе офицер Жилин. Пришло ему письмо от матери, и решил он съездить в отпуск домой. Но по дороге его и ещё одного русского офицера Костылина схватили татары. Случилось это по вине Костылина. Он должен был прикрывать Жилина, но увидел татар, испугался и побежал от них. Костылин оказался предателем. Татарин, который взял в плен русских офицеров, продал их другому татарину. Пленников заковали в кандалы и держали в одном сарае.

Татары заставили офицеров написать родным письма с требованием выкупа. Костылин послушался, а Жилин специально написал другой адрес, потому что знал: выкупить его некому, старушка-мама Жилина жила очень бедно. Сидели Жилин с Костылиным в сарае целый месяц. К Жилину привязалась хозяйская дочка Дина. Она носила ему тайком лепёшки и молоко, а он делал для неё куколок. Жилин стал раздумывать, как им с Костылиным бежать из плена. Вскоре он начал делать подкоп в сарае.

Однажды ночью они сбежали. Когда вошли в лес, Костылин стал отставать и ныть - ему сапогами ноги натёрло. Из-за Костылина они далеко не ушли, их заметил татарин, который проезжал по лесу. Он сказал хозяевам заложников, те взяли собак и быстро догнали пленников. Им снова надели кандалы и не снимали их даже ночью. Вместо сарая заложников посадили в в яму аршин пяти глубиной. Жилин всё равно не отчаялся. Всё думал, как ему убежать. Спасла его Дина. Ночью она принесла длинную палку, спустила её в яму, и по ней Жилин вылез наверх. А Костылин остался, не захотел убегать: испугался, да и сил не было.

Жилин отошёл подальше от деревни и попытался снять колодку, но у него ничего не получилось. Дина дала ему в дорогу лепёшек, и заплакала, прощаясь с Жилиным. Он был добр к девочке, и она к нему очень привязалась. Жилин уходил всё дальше и дальше, хоть колодка очень мешала. Когда силы закончились, он пополз, так и дополз до поля, за которым были уже свои, русские. Жилин боялся, что его заметят татары, когда он будет пересекать поле. Только подумал об этом, глядь: налево, на бугре, десятинах в двух от него, стоят трое татар. Увидали они Жилина и бросились к нему. Так сердце у него и оборвалось. Замахал Жилин руками, закричал что было духу своим: «Братцы! Выручай! Братцы!». Услыхали Жилина казаки и бросились наперерез татарам. Испугались татары, не доехав до Жилина стали останавливаться. Так и спасли казаки Жилина. Рассказал им Жилин о своих приключениях, а потом говорит: «Вот и домой съездил, женился! Нет, уж видно не судьба моя». Остался Жилин служить на Кавказе. А Костылина только через месяц выкупили за пять тысяч. Еле живого привезли.

скачать

Аудио рассказ Льва Николаевича Толстого "Кавказский пленник", вошедший в "Четвёртую русскую книгу для чтения". 1 глава, в которой даны сравнительные характеристики Жилина и Костылина, описание домашнего обихода, мужской и женской одежды татар (мусульман) Кавказа, украшений, обычаев.
"Служил на Кавказе офицером один барин. Звали его Жилин. Пришло ему раз письмо из дома. пишет ему старуха-мать: "...Приезжай со мной проститься, похорони... А я тебе и невесту приискала: и умная, и хорошая, и именье есть. Полюбится тебе, может и женишься и совсем останешься"... Пошёл он к полковнику, выправил отпуск... На Кавказе тогда война была. По дорогам ни днём, ни ночью не было проезда... Под ним лошадь добрая, а под теми ещё добрее, да и наперерез скачут... Схватили его татары... надели колодку и повели в сарай...
2 глава. Жилина взял Кази-Мугамед, за долги отдал пленника Абдул-Мурату. Абдул-Мурат заставил Жилина написать письмо на родину о выкупе. Хотел взять 3000 рублей, но Жилин выторговал 500 рублей + хорошую одежду и еду. Адрес на конверте написал неправильный, чтобы письмо не дошло, потому что, знал что денег у матери нет платить за него. Здесь же оказался и Костылин, вёл себя смирно, домой написал, чтобы прислали 5000 рублей выкупа за себя. В главе ярко, детально с уважением и аккуратным трепетом описан быт, одежда, обычаи татар того времени.
Предлагаем читать краткое содержание, слушать онлайн или скачать бесплатно и без регистрации аудио рассказ Льва Толстого "Кавказский пленник".

Служил на Кавказе офицер Жилин . Пришло ему письмо от матери, и решил он съездить в отпуск домой. Но по дороге его и ещё одного русского офицера Костылина схватили татары. Случилось это по вине Костылина. Он должен был прикрывать Жилина, но увидел татар, испугался и побежал от них. Костылин оказался предателем. Татарин, который взял в плен русских офицеров, продал их другому татарину. Пленников заковали в кандалы и держали в одном сарае.

Татары заставили офицеров написать родным письма с требованием выкупа. Костылин послушался, а Жилин специально написал другой адрес, потому что знал: выкупить его некому, старушка-мама Жилина жила очень бедно. Сидели Жилин с Костылиным в сарае целый месяц. К Жилину привязалась хозяйская дочка Дина. Она носила ему тайком лепёшки и молоко, а он делал для неё куколок. Жилин стал раздумывать, как им с Костылиным бежать из плена. Вскоре он начал делать подкоп в сарае.

Однажды ночью они сбежали. Когда вошли в лес, Костылин стал отставать и ныть - ему сапогами ноги натёрло. Из-за Костылина они далеко не ушли, их заметил татарин, который проезжал по лесу. Он сказал хозяевам заложников, те взяли собак и быстро догнали пленников. Им снова надели кандалы и не снимали их даже ночью. Вместо сарая заложников посадили в в яму аршин пяти глубиной. Жилин всё равно не отчаялся. Всё думал, как ему убежать. Спасла его Дина. Ночью она принесла длинную палку, спустила её в яму, и по ней Жилин вылез наверх. А Костылин остался, не захотел убегать: испугался, да и сил не было.

Жилин отошёл подальше от деревни и попытался снять колодку, но у него ничего не получилось. Дина дала ему в дорогу лепёшек, и заплакала, прощаясь с Жилиным. Он был добр к девочке, и она к нему очень привязалась. Жилин уходил всё дальше и дальше, хоть колодка очень мешала. Когда силы закончились, он пополз, так и дополз до поля, за которым были уже свои, русские. Жилин боялся, что его заметят татары, когда он будет пересекать поле. Только подумал об этом, глядь: налево, на бугре, десятинах в двух от него, стоят трое татар. Увидали они Жилина и бросились к нему. Так сердце у него и оборвалось. Замахал Жилин руками, закричал что было духу своим: «Братцы! Выручай! Братцы!». Услыхали Жилина казаки и бросились наперерез татарам. Испугались татары, не доехав до Жилина стали останавливаться. Так и спасли казаки Жилина. Рассказал им Жилин о своих приключениях, а потом говорит: «Вот и домой съездил, женился! Нет, уж видно не судьба моя». Остался Жилин служить на Кавказе. А Костылина только через месяц выкупили за пять тысяч. Еле живого привезли.

Ночью метель стихла окончательно и высоко в небе обозначилась луна, а на тёмном небе выступили звёзды.

Степан ещё никогда в жизни не ночевал в горах, тем более в пещере. Он лежал на хвойных ветках и прислушивался к любому звуку снаружи. Порой ему казалось, что кто-то ходит вокруг пещеры, и в голове возникала единственная мысль, что это медведь, и от этого ему становилось страшно.

Несколько раз в горах слышался гул, похожий на раскаты грома. Гул исходил откуда-то сверху, и Степан представлял, что вот-вот снежная лавина сорвётся с вершины и завалит пещеру, и тогда им точно не выбраться отсюда.

Он привстал и посмотрел на Мовсана. Чеченец лежал у костра, подложив под голову куртку, и что-то бормотал во сне, не реагируя на шум в горах. Рядом с ним Степан рассмотрел офицерский планшет.

Он взял планшет и открыл конверт. На каменный пол высыпалось несколько фотографий. Степан придвинулся к огню и подложил веток.

Яркое пламя осветило пещеру, и на одной из фотографий он увидел молодого боевика, который позировал с головой убитого человека. Это была голова его младшего брата, а убийцей был тот самый боевик, который утром разделывал мясо на привале.

У Степана перехватило дыхание и защемило сердце. Он обхватил лицо руками и уткнулся в планшет. Возникшая злоба и ненависть, ввергла его в транс, тело стало лихорадочно трясти…, и он стал терять сознание.
Когда сознание на секунду прояснялось, он думал только об одном: как отомстить чеченцу?

Всю ночь Степана мучили кошмары, а когда рассвело он не смог встать на ноги. Внутри всё горело, а в голове крутились безрадостные мысли - и все о страшной смерти брата. От жара он терял сознание и бредил.
- Брат…, - звал Степан, - я знаю твоего убийцу. Его наказал бог, ты отомщён…

В этом состоянии он пролежал два дня. На третьи сутки, когда очнулся, увидел чеченца, который пытался поить его горьким настоем. Коричневая жижа проливалась в рот, но Степан её выплевывал.

Глотай, дурак, это не отрава. Это настой мумиё…. У нас в ауле старики так лечат людей от простуды, - объяснял чеченец.

Что со мной? – спросил Степан, глотнув под напором горькую жидкость.

Два дня в жару без сознания лежал…. Совсем ослаб русский. Придётся тебе несколько дней провести одному в пещере, а потом за тобой придут, - объяснил чеченец.

Откуда мумиё? Ты что куда-то уходил? – Степан с трудом сглотнул неприятную во рту горечь.

Отлучался! на несколько часов уходил в аул, чтобы взять мумиё, оружие и немного припасов. А то, как бы я тебя лечил?

Когда Степан проснулся, в пещере уже пахло едой, а Мовсан сидел у костра и мешал ложкой в котелке.

Проснулся!? – дружески спросил он и потянулся за отваром. - Давай пей, легче станет.

Степан сделал несколько глотков настоя и обессилел.
- Всё больше не могу, - прошептал он, отворачивая лицо в сторону.

Послушай, Мовсан, - тихо заговорил Степан, спустя секунды, вспомнив про фотографии. - Два дня назад я посмотрел в планшетке фотографии, на снимках твои бандиты убивают наших пленных солдат, а на одной из них я узнал своего брата. Отдай мне эти фотографии, чтобы потом найти убийц и осудить их.

Ты ошибся, - ответил чеченец, и ни один мускул не дрогнул у него на лице. - Не было никаких фотографий! Это тебя привиделось во время болезни. Не веришь? Возьми, посмотри сам, - и он подал Степану знакомую планшетку.

Степан быстро открыл конверт. Действительно, в планшетке было несколько фотографий с боевиками, но фотографий с расправами над российскими пленными не было.

Зря ты скрываешь эти преступления? – возбуждённо заговорил Степан. - Я ведь, своими глазами, видел эти зверства. Разве богоугодно, чтобы таким образом убивать людей?

Чеченец молчал.

Молчишь! Да вы хуже зверей! Вы…, вы самые настоящие бандиты, а не защитники…, - занервничал Степан, подбирая обидные слова, привстав на локти.

Хочешь, покажу тебе, что осталось от моих братьев? – спросил Мовсан, торопливо доставая из куртки фото. - Эта фотография всегда со мной, чтобы всегда помнить, кому мстить. Вот смотри, - и он протянул чёрно-белый снимок.

На снимке около разрушенного дома лежало два тела, раздавленных танком. Сам танк стоял чуть поодаль.

Братья просто хотели защитить свой дом, преградив путь, а вместо этого получили смерть, - чеченец злобно взглянул, и во взгляде Степан уловил лютую ненависть к нему.

Если бы ты не спас меня, и не моя клятва, - продолжал чеченец. - Я бы с лёгкостью сделал с тобой тоже, что сделали с твоим братом люди аллаха.

Последняя фраза чеченца окончательно вывела Степана из равновесия, утвердив единственную мысль, «что гибель брата на совести этого полевого командира».

Он собрал остаток сил и бросился на чеченца. Тот не ожидал и попятился, запнулся о котелок и упал на костёр. Запахло горелой одеждой и похлёбкой. Степан навалился на Мовсана и попытался схватить за горло, но это у него не получилось. Завязалась борьба…

Силы быстро покинули Степана, и скоро чеченец заломил ему руки, связав их ремнём. Некоторое время они лежали рядом, тяжело дыша, продолжая, ненавидеть друг друга…

Первым поднялся чеченец, подгрёб в разбросанный костёр остатки, дымящихся углей и собрал в котелок кусочки измазанного мяса. Так же, молча, наломал веток и стал раздувать костёр. Дождавшись, когда появится огонь, вышел из пещеры. Вернулся он спустя минуту с полным котелком снега и поставил котелок на костёр.

Молчание, с которым он всё это проделал, напомнило Степану его далёкое детство. Вот так же делал отец после очередной порки сына, когда понимал, что переборщил…

Степан пошевелил руками, но руки были связаны накрепко. Поднатужившись, он перевернулся на спину и, толкаясь ногами, придвинулся к стене пещеры. Мовсан также, молча, подошёл и развязал руки.

Зачем драться полез? – спросил он. – Я тебя лечу, ухаживаю, а ты меня душить взялся. Эх, русский, - вздохнул он и стал заправлять свой ремень в штаны.

Ты тоже хорош, - отдышавшись, ответил Степан. - Зачем мне неприятные слова сказал о брате? Не ты, ли первым собирался меня резать? Ещё неизвестно, чтобы ты со мной сделал, не напади я первым. Вон у тебя оружие, нож…, а у меня что? Вот эти руки.

Дурак ты русский! – Мовсан покачал головой. - Если бы я захотел это сделать, сделал бы, когда ты был без памяти.
Он вернулся к костру и подложил веток. Огонь на секунду осветил пещеру, и усталое лицо чеченца.

А брата твоего убили не мои люди, - продолжил он, присев на корточки. - Тот человек, которого ты видел на фотографии, прибился к моему отряду за день до боя, - он взял ложку и попробовал в котелке. - А наговорил я тебе сгоряча, когда снова увидел на фотографии гибель своих братьев. Как бы ты поступил на моём месте?

Да, картинка на фото ужасная, - согласился Степан. – Кстати сказать, как и на фотографии, где голова моего брата…

Война не пощадила ни солдат, ни мирных жителей, - отозвался чеченец. - Надо её остановить, иначе мы перегрызём друг друга. Мы вас за свою независимость, а вы нас по приказу своего начальства. Не дай нам бог, если мы начнём мстить друг другу.

Так уже начали, - ответил Степан. - Или Будённовск не в твоём списке?

Басаев хотел захватить самолёт в Минводах с целью вылета в Москву, - будто оправдываясь, заговорил чеченец. - Но колонну машин с гробами на посту остановили милиционеры и препроводили к ГОВД. Поэтому группе пришлось принять бой…, а в результате боя пострадали мирные люди, - и тут, же перешёл к своим аргументам: - Как ты думаешь, русский, мирных чеченцев пострадало меньше во время бомбёжек Грозного и армейских зачисток?

Степану был неприятен этот вопрос, и он примирительно ответил:
- Пусть это будет на совести тех, кто развязал войну…

Я не согласен! – выкрикнул Мовсан, взмахнув руками. - Пусть даже они ответят за свои преступления, и наступит мир, но наши народы, впредь, будут относиться друг к другу с недоверием, и в особенности наш народ, потому, что к нему пришли с войной на землю предков. Вот что плохо! По-нашему, в войне не бывает одинаково виновных! Тот, кто напал первый, тот и виноват, - твёрдо заключил он.

Выходит, мы с тобой никогда не договоримся? – взволнованно спросил Степан. - Тогда зачем весь этот разговор, раз мы не доверяем друг другу? Вот скажи, почему ты скрываешь фотографии с доказательствами зверств над нашими солдатами? Боишься, что окажешь неоценимую услугу правозащитникам, и тем самым разоблачишь бандитов? А ты не бойся! Каждый преступник должен ответить за свои преступления, будь он чеченец или русский. Только тогда можно говорить о реальном мире.
А убийства наших солдат через пытки средневековыми методами говорит тоже о многом. Это подтверждает, что воюют у вас одни бандиты, и не за какую-то там независимость и землю предков, а за деньги, причём за доллары.

Степан привстал и продолжил:
- Вот ты хотел за меня выкуп получить, иначе, зачем было тащить в горы? Обменял бы на своих пленных или убил, в крайнем случае? Чем же ты отличаешься от других бандитов? Ничем!
Говоришь, что до войны много лет прожил на юге России, а до сих пор не понял, кто тебе друг, а кто тебе враг. И не надо мне вспоминать про завоевания предков. Важно, как мы сейчас собираемся жить. Вместе, или порознь? Но порознь жить не получится! Исторически так сложилось! Понимаешь! мы обречены, жить вместе, пока Россия существует. И, запомни, наша страна никогда не даст себя растащить на удельные княжества, даже по желанию целого народа, иначе какой смысл быть великой державой.

Я тебя понял русский, но и ты пойми меня! – раззадорился чеченец. - Убивать людей, только за то, что они хотят независимости - это неправильно. Не знаю, когда договорятся наши политики, но в данный момент нам терять нечего, поэтому и воюем. Или свободная Ичкерия, или подвластная Чечня!

Он отставил котелок, давая понять, что разговор окончен.

Давай поедим нормальной пищи, и не будем кормить себя красноречием, - сказал он. - Пускай этим кормятся политики, а мы с тобой люди военные, и судя по разговору неглупые. Нам обоим ещё до «своих» предстоит добираться, а для этого силы нужны.

Мовсан тяжело вздохнул и загремел мисками.

Может, я пойду с тобой? - нерешительно спросил Степан, пытаясь встать на ноги. - Не хочу стеснять твоих родственников.

Но встать на ноги Степан не смог, и снова уселся на пол.

Вот видишь, ты ещё слаб, - заметил Мовсан. - Ешь и набирайся сил.

После еды Степана потянуло в сон. Сказалась болезнь и усталость от произошедшей драки. Он прикрыл глаза и тут же заснул, а когда проснулся ещё долго лежал, не подавая признаков жизни, вспоминая о своём прошлом. Он даже не заметил, что в пещере нет Мовсана…

Степану вспомнился родной дом у великой реки Волги в городе Горький, где он вырос и окончил военное училище. Вспомнились бескрайние степи необжитой Калмыкии, где он проходил службу в армии и, где женился на калмычки – дочери местного богатея.
Потом была служба в горячих точках…, и жена с сыном вынуждена уехать к своим родителям в Элисту, куда он приезжал на время короткого отпуска. В гостях у тёщи он стал замечать, как неоднозначно относятся к нему родители жены, а вместе с ними и его жена. Перед очередной поездкой, жена предъявила ему ультиматум: либо он отказывается от этой командировке, либо уходит из семьи навсегда.
Степан тогда был под впечатлением событий на Кавказе, и выбрал для себя командировку. Выбрал не потому, что не любил жену и сына, а потому, что не мог поступить по принципу: «своя рубашка ближе к телу», к тому же его младший брат собирался тоже отправиться в Чечню.

И теперь, находясь фактически в плену, он не переставал думать, зачем он здесь? Ведь прав был по-своему Мовсан, говоря ему, что не он пришёл в его дом с войной, а русские. Но и Мовсан по принадлежности к стране - тоже русский. Поэтому в полку называли войну братоубийственной. А случилась она только потому, что враждующие стороны поверили своим правителям и генералам…»…

Степан открыл глаза и поискал чеченца. Мовсана в пещере не было. Рядом догорал костёр, а у изголовья стоял рюкзак.

Он не без труда встал на ноги и сделал первый шаг. Закружилась голова, отчего сразу присел на корточки. Выждал несколько секунд и снова поднялся. Голова хоть и кружилась, но было терпимо. Его немного подташнивало, и сильно хотелось пить. Степан нагнулся и поднял котелок, но в котелке было пусто. И здесь он увидел кружку с отваром, и жадно выпил всё до дна. На дне оказалась гуща от листьев и стеблей трав, и мужчина поперхнулся. Прокашлявшись, поставил кружку на место и вышел из пещеры. Тут, же прикрыл глаза рукой, чтобы не ослепнуть от солнца и белого снега вокруг.

«Вроде, погода наладилась», - обрадовался Степан, и решил осмотреть местность. Он поднялся чуть вверх пещеры и осмотрелся…

Справа - возвышалась скала, которая отвесно уходила вверх и сливалась с горой, тем самым, защищая пещеру от камнепада и сходивших с гор лавин.
Слева - был пологий склон, уходящий вниз, с лесной растительностью - с вековыми елями, и журчащим небольшим водопадом.

Степан вспомнил, что проходил это место вместе с боевиками. Водопад скользил по скале, рассеиваясь в мелкие ручейки, а дальше внизу у подножья ручейки соединялись, образуя небольшую речку. Речка устремлялась вниз…, и он подумал, «что по воде можно выйти к ущелью, а там добраться до своих постов».
Мелькнула другая мысль: «что речка могла впадать в горное озеро, а не спускаться вниз», и Степан понял, как в горах всё не так просто.

Было начало октября, и природа готовилась к осени, меняя летние краски на яркие краски осени.
В некоторых местах на пожелтевшей траве лежал снег, от недавно прошедшего вихря и камнепада.

Пленник поднялся ещё выше…. Вдалеке, на фоне высоких гор, он разглядел поднимающуюся вверх дымку, и ему показалось, что там селение. Он даже расслышал какие-то звуки, похожие на лай собак и крики домашних животных.

Степан постоял несколько секунд, вдыхая прохладный горный воздух и греясь на солнце. В этот момент захотелось, сильно есть и пришлось вернуться в пещеру. Там он развязал рюкзак и выложил содержимое, что было сверху.
В рюкзаке было несколько хлебных лепёшек, немного сыра и сушёного мяса. В боковых карманах он нашёл коробок спичек и пучок сухой травы для заварки чая, а также ложку с миской; здесь же был небольшой ножик с тонким лезвием похожим на кинжал. Еда была аккуратно завёрнута в чистую тряпку с вышитыми арабскими буквами. Степан ощупал низ рюкзака, и нашёл там какие-то тряпки, вытряхнул содержимое и увидел охотничий костюм защитного цвета.

«Надо же, - с удивлением подумал он, возвращая в рюкзак, часть содержимого. - Всё предусмотрел, даже ножик оставить не побоялся…».

Этим Мовсан окончательно убедил Степана в искренности своих намерений помочь ему. Чеченец сдержал слово и в этот раз, не смотря на их распри.

Через сутки за Степаном пришли. Это был тот самый старик, о котором говорил Мовсан, с ним глухонемой парень лет двадцати.

Спросив на плохом русском: «шобрался?», старик показал что-то на пальцах молодому парню, оглядел пещеру и поклонился. Глядя на старика, поклонился и Степан, чем вызвал одобрение старейшего.

Алла! (значит бог) - выдохнул старик, и произнёс ещё несколько слов, и Степану показалось, будто этим возгласом старик благодарил духов своих предков.

Живя в ауле Степан узнал, что старик родом из крымских татар. И звали его Мурат. Женившись на чеченке, он так и остался жить у родителей невесты. Жених принял их обычаи и выучил язык, но веру свою не забыл.

Пленник прожил у татарина около двух месяцев, пока окончательно не окреп, не изучил местность и дорогу к аулу.

Днём Степан помогал по хозяйству - где сена на санках привести, когда барана ошкурить, а если выпадет снег -очистить подворье. Со временем он стал привыкать к крестьянской работе и в ауле его считали своим, называя необычным именем «Сёпа».

По вечерам Степан слушал молитву хозяина, или читал книгу на русском языке, засаленную от времени, под названием «Хаджи-Мурат». Повесть Толстого он перечитывал несколько раз и знал почти всех персонажей по имени.

Иногда, после молитвы, старик подходил к гостю и тыкал пальцем сначала в книгу, а потом на себя, и восклицал:
- Хаджи-Мурат! – и показывал Степану фотографию, на которой старик был ещё молодым и сидел верхом на высоком арабском скакуне.

Однажды над аулом пролетел вертолёт без опознавательных знаков, сбросив над селением какие-то листовки. По аулу бегали мальчишки с листовками в руках и кричали:
- Аллах акбар!

Старик тоже поднял листовку, прочитал её содержание и стал что-то объяснять Степану. Потом махнул рукой, плюнул и разорвал листовку на мелкие клочки. И Степан понял, что призыв в листовке ни каким образом не относится к нему. После этого случая Степан ещё больше зауважал старика, а когда тот заболел, всю мужскую работу выполнял сам.

Заканчивался второй месяц пребывания русского охотника на чужбине, и ему никак не предоставлялась возможность, чтобы спуститься в ущелье и выйти к своим.

Не было вестей и от Мовсана, но старик был спокоен, зная, что зять находится в надёжном месте.

В середине декабря, у соседа Мурата Али, неожиданно заболела невестка, и ей срочно понадобилась медицинская помощь, и Степан вызвался помочь родственникам сопроводить больную в районную больницу. Путь был не близким – предстояло пройти пешком по заснеженной местности несколько километров.

Снарядили две лошади – на одну посадили женщину, на вторую, припасы, палатку и сухие дрова. Группу возглавил пожилой чеченец.

В это время на территории Аргунского ущелья действовало «Будёновское перемирие», и на всём пути до районного центра, путники не встретили ни одного российского военного.

Степан был в растерянности - он не знал, как поступить: остаться в селе и ждать, когда его выдадут боевикам, или вернуться в аул и отсидеться там до весны?

Решение проблемы оказалось неожиданным. К моменту, когда они доставили больную к больнице, там уже находился военных хирург, который по просьбе старейшин села, согласился прооперировать несколько тяжелых больных местных жителей.

Почти всю эту ночь не спал Жилин. Ночи короткие были. Видит — в щелке светиться стало. Встал Жилин, раскопал щелку побольше, стал смотреть. Видна ему из щелки дорога — под гору идет, направо сакля татарская, два дерева подле нее. Собака черная лежит на пороге, коза с козлятами ходит, хвостиками подергивают. Видит — из-под горы идет татарка молоденькая, в рубахе цветной, распояской, в штанах и сапогах, голова кафтаном покрыта, а на голове большой кувшин жестяной с водой. Идет, в спине подрагивает, перегибается, а за руку татарчонка ведет бритого, в одной рубашке. Прошла татарка в саклю с водой, вышел татарин вчерашний с красной бородой, в бешмете шелковом, на ремне кинжал серебряный, в башмаках на босу ногу. На голове шапка высокая, баранья, черная, назад заломлена. Вышел, потягивается, бороду красную сам поглаживает. Постоял, велел что-то работнику и пошел куда-то. Проехали потом на лошадях двое ребят к водопою. У лошадей храп мокрый. Выбежали еще мальчишки бритые, в одних рубашках, без порток, собрались кучкой, подошли к сараю, взяли хворостину и суют в щелку. Жилин как ухнет на них: завизжали ребята, закатились бежать прочь, только коленки голые блестят. А Жилину пить хочется, в горле пересохло; думает — хоть бы пришли проведать. Слышит — отпирают сарай. Пришел красный татарин, а с ним другой, поменьше ростом, черноватенький. Глаза черные, светлые, румяный, бородка маленькая, подстрижена; лицо веселое, всё смеется. Одет черноватый еще лучше; бешмет шелковый синий, галунчиком обшит. Кинжал на поясе большой, серебряный; башмачки красные, сафьянные, тоже серебром обшиты. А на тонких башмачках другие толстые башмаки. Шапка высокая, белого барашка. Красный татарин, вошел, проговорил что-то, точно ругается, и стал; облокотился на притолку, кинжалом пошевеливает, как волк исподлобья косится на Жилина. А черноватый, — быстрый, живой, так весь на пружинах и ходит, — подошел прямо к Жилину, сел на корточки оскаливается, потрепал его по плечу, что-то начал часто-часто по-своему лопотать, глазами подмигивает, языком прищелкивает, всё приговаривает: «корошо урус! корошо урус!» Ничего не понял Жилин и говорит: «Пить, воды пить дайте!» Черный смеется. «Корош урус», — всё по-своему лопочет. Жилин губами и руками показал, чтоб пить ему дали. Черный понял, засмеялся, выглянул в дверь, кликнул кого-то: «Дина!» Прибежала девочка — тоненькая, худенькая, лет тринадцати и лицом на черного похожа. Видно, что дочь. Тоже — глаза черные, светлые и лицом красивая. Одета в рубаху длинную, синюю, с широкими рукавами и без пояса. На полах, на груди и на рукавах оторочено красным. На ногах штаны и башмачки, а на башмачках другие с высокими каблуками; на шее монисто, всё из русских полтинников. Голова непокрытая, коса черная и в косе лента, а на ленте привешаны бляхи и рубль серебряный. Велел ей что-то отец. Убежала и опять пришла, принесла кувшинчик жестяной. Подала воду, сама села на корточки, вся изогнулась так, что плечи ниже колен ушли. Сидит, глаза раскрыла, глядит на Жилина, как он пьет — как на зверя какого. Подал ей Жилин назад кувшин. Как она прыгнет прочь, как коза дикая. Даже отец засмеялся. Послал ее еще куда-то. Она взяла кувшин, побежала, принесла хлеба пресного на дощечке круглой, и опять села, изогнулась, глаз не спускает — смотрит. Ушли татары, заперли опять дверь. Погодя немного, приходит к Жилину ногаец и говорит: — «Айда, хозяин, айда!» Тоже не знает по-русски. Только понял Жилин, что велит идти куда-то. Пошел Жилин с колодкой, хромает, ступить нельзя, так и воротит ногу в сторону. Вышел Жилин за ногайцем. Видит — деревня татарская, домов десять, и церковь ихняя, с башенкой. У одного дома стоят три лошади в седлах. Мальчишки держат в поводу. Выскочил из этого дома черноватый татарин, замахал рукой, чтоб к нему шел Жилин. Сам смеется, всё говорит что-то по-своему, и ушел в дверь. Пришел Жилин в дом. Горница хорошая, стены глиной гладко вымазаны. К передней стене пуховики пестрые уложены, по бокам висят ковры дорогие; на коврах ружья, пистолеты, шашки — всё в серебре. В одной стене печка маленькая вровень с полом. Пол земляной, чистый как ток, и весь передний угол устлан войлоками; на войлоках ковры, а на коврах пуховые подушки. И на коврах в одних башмаках сидят татары: черный, красный и трое гостей. За спинами у всех пуховые подушки подложены, а перед ними на круглой дощечке блины просяные и масло коровье распущено в чашке, и пиво татарское — буза, в кувшинчике. Едят руками, и руки все в масле. Вскочил черный, велел посадить Жилина в сторонке, не на ковер, а на голый пол, залез опять на ковер, угощает гостей блинами и бузой. Посадил работник Жилина на место, сам снял верхние башмаки, поставил у двери рядком, где и другие башмаки стояли, и сел на войлок поближе к хозяевам; смотрит, как они едят, слюни утирает. Поели татары блины, пришла татарка в рубахе такой же, как и девка, и в штанах; голова платком покрыта. Унесла масло, блины, подала лоханку хорошую и кувшин с узким носком. Стали мыть руки татары, потом сложили руки, сели на коленки, подули на все стороны и молитвы прочли. Поговорили по-своему. Потом один из гостей татар повернулся к Жилину, стал говорить по-русски. — Тебя, — говорит, — взял Кази-Мугамед, — сам показывает на красного татарина, — и отдал тебя Абдул-Мурату, — показывает на черноватого. — Абдул-Мурат теперь твой хозяин. — Жилин молчит. Заговорил Абдул-Мурат, и всё показывает на Жилина, и смеется, и приговаривает: «солдат урус, корошо урус». Переводчик говорит: «Он тебе велит домой письмо писать, чтоб за тебя выкуп прислали. Как пришлют деньги, он тебя пустит». Жилин подумал и говорит: «А много ли он хочет выкупа?» Поговорили татары, переводчик и говорит: — Три тысячи монет. — Нет, — говорит Жилин, — я этого заплатить не могу. Вскочил Абдул, начал руками махать, что-то говорит Жилину, — всё думает, что он поймет. Перевел переводчик, говорит: «Сколько же ты дашь?» Жилин подумал и говорит: «500 рублей». Тут татары заговорили часто, все вдруг. Начал Абдул кричать на красного, залопотал так, что слюни изо рта брызжут. А красный только жмурится да языком пощелкивает. Замолчали они; переводчик и говорит: — Хозяину выкупу мало 500 рублей. Он сам за тебя 200 рублей заплатил. Ему Кази-Мугамед был должен. Он тебя за долг взял. Три тысячи рублей, меньше нельзя пустить. А не напишешь, в яму посадят, наказывать будут плетью. «Эх, — думает Жилин, — с ними, что робеть, то хуже». Вскочил на ноги и говорит: — А ты ему, собаке, скажи, что если он меня пугать хочет, так ни копейки ж не дам, да и писать не стану. Не боялся, да и не буду бояться вас, собак! Пересказал переводчик, опять заговорили все вдруг. Долго лопотали, вскочил черный, подошел к Жилину. — Урус, — говорит, — джигит, джигит урус! Джигит, по-ихнему, значит «молодец». И сам смеется; сказал что-то переводчику, а переводчик говорит: — Тысячу рублей дай. Жилин стал на своем: «Больше 500 рублей не дам. А убьете, — ничего не возьмете». Поговорили татары, послали куда-то. работника, а сами то на Жилина, то на дверь поглядывают. Пришел работник и идет за ним человек какой-то, толстый, босиком и ободранный, на ноге тоже колодка. Так и ахнул Жилин, — узнал Костылина. И его поймали. Посадили их рядом; стали они рассказывать друг другу, а татары молчат, смотрят. Рассказал Жилин, как с ним дело было; Костылин рассказал, что лошадь под ним стала и ружье осеклось и что этот самый Абдул нагнал его и взял. Вскочил Абдул, показывает на Костылина, что-то говорит. Перевел переводчик, что они теперь оба одного хозяина, и кто прежде выкуп даст, того прежде отпустят. — Вот, — говорит Жилину, — ты всё серчаешь, а товарищ твой смирный; он написал письмо домой, пять тысяч монет пришлют. Вот его и кормить будут хорошо и обижать не будут. Жилин и говорит: — Товарищ, как хочет; он, может, богат, а я не богат. Я, — говорит, — как сказал, так и будет. Хотите убивайте, — пользы вам не будет, а больше 500 рублей не напишу. Помолчали. Вдруг как вскочит Абдул, достал сундучок, вынул перо, бумаги лоскут и чернила, сунул Жилину, хлопнул по плечу, показывает: «пиши». Согласился на 500 рублей. — Погоди еще, — говорит Жилин переводчику, — скажи ты ему, чтоб он нас кормил хорошо, одел-обул, как следует, чтоб держал вместе, — нам веселей будет, и чтобы колодку снял. — Сам смотрит на хозяина и смеется. Смеется и хозяин. Выслушал и говорит: — Одежу самую лучшую дам: и черкеску, и сапоги, хоть жениться. Кормить буду, как князей. А коли хотят жить вместе — пускай живут в сарае. А колодку нельзя снять — уйдут. На ночь только снимать буду. — Подскочил, треплет по плечу. — Твоя хорош, моя хорош! Написал Жилин письмо, а на письме не так написал, чтоб не дошло. Сам думает: «я уйду». Отвели Жилина с Костылиным в сарай, принесли им туда соломы кукурузной, воды в кувшине, хлеба, две черкески старые и сапоги истрепанные, солдатские. Видно, с убитых солдат стащили. На ночь сняли с них колодки и заперли в сарай.